Жизнь полностью нормализовалась. За новостями следили только уехавшие, патологически совестливые и те, кому приходилось этим заниматься по работе. Тополя бесили всех. Сеня, наученный ковидом, ходил на работу в маске - так пух не залетал в ноздри. Дверь своего магазина оптики он в это время года открывал осторожно. Он дожидался, когда успокоится ветер в его ветреном переулке, резко открывал дверь ровно настолько, чтобы мог протиснуться внутрь и медленно закрывал ее, чтобы не создать потока воздуха. Иногда приходилось поджигать пух, скопившийся в углах мраморной лестницы из трех ступенек. Для этого Сеня носил с собой охотничьи спички - в переулке, еще раз, было ветрено. Откуда у непримечательного здания, построенного в 53-м году, не на главном входе, а сбоку, была мраморная лестница, Сеня не знал. К нему как-то пришла искусствоведка, написавшая диссертацию на тему советской архитектуры пятидесятых годов. Подбирая ей очки, Сеня спросил про мраморную лестницу. Она страшно испугалась, прокричала в кератометр “Это же конюшня” и убежала, бросив в Сеню двухтысячной купюрой. Сеня понял, что искусствоведка не имела ввиду буквально конюшню - это всегда был жилой дом - но после этого, разговоров про свою мраморную лестницу избегал.
Хотя загадочная лестница была одним из двух предметов его гордости. Вторым была очень красивая чугунная вывеска “Оптика на Бронной”. Магазин, надо сказать, находился на метро Китай-город. В 2022 году Сене пришлось съехать из своего многолетнего и укромного уголка на малой Бронной. Он переехал на Старосадский переулок, влюбившись в лестницу и демократичный договор аренды, но от вывески отказаться не смог. Магазин так и назывался: “Оптика на Бронной, метро Китай-город” и дальше адрес. Стоит заметить, что у Сени не было чувства юмора, хотя он и был смешлив. Смеялся он всегда нервно и чаще из-за того, что не понимал какой-то тонкости общения и явственно это ощущал. Удивительным образом, это происходило каждый раз, когда кто-то шутил или когда более или менее адекватному человеку что-то могло показаться смешным. Сеня же просто не понимал и из-за этого нервно смеялся. Его помощница Аня, студентка МГУ, историю с вывеской приняла за остроумие и немного влюбилась в Сеню. Ее непроницательность была связана с тем, что она пришла устраиваться на работу этой весной. Но к июню влюбленность ушла.
По четвергам магазин открывал Сеня, а закрывала Аня; во все остальные дни - наоборот, по воскресеньям они были закрыты. Это было летнее расписание. Во вторник, перед закрытием магазина, в шесть-сорок вечера, Сене показалось, что у большинства россиян за три года сильно ухудшилось зрение. Это была теория, основанная на том, что поток его клиентов неукоснительно рос с тех пор, как он переехал на Старосадский. Сеня стал мечтать о диссертации на тему влияния социальных потрясений на зрение человека. В тот же вечер Сеня раздобыл в Ленинской библиотеке выписки из нескольких магазинов оптики города Магдебург за все тридцатые годы. Каким образом Сеня набрел на Магдебург он восстановить в памяти не мог - им овладел исследовательский азарт. Вероятнее всего это было связано с тем, что искал он по названиям знаменитых производителей - Zeiss, Rodenstock, Leica, которая тогда называлась Leitz. К слову, Сеня был очень хорошим оптометристом. Ему, правда, больше нравилось слово “офтальмолог”, но профессиональное честолюбие не позволяло ему себя так называть. Зато если его называли офтальмологом другие, он не оскорблялся. При беглом рассмотрении найденных им данных, становилось очевидным, что к концу десятилетия магдебургцы как минимум стали больше носить очки. Для того, чтобы доказать ухудшение зрения, Сене требовались рецепты - их в Ленинской библиотеке не было. Но Сеня не расстроился. Он понимал, что и выписки из магазинов оптики Магдебурга были чудом.
Всю среду Сеня потратил на то, чтобы ответить на вопрос происходило ли в середине двадцатых годов двадцать первого века с москвичами то же самое, что происходило с магдебургцами в середине тридцатых века двадцатого. Разумеется, в промежутках между посетителями. За три года продажи очков увеличились, но не столь значительно, чтобы назвать это бумом. Сеня проверил по контактным линзам - здесь уже было посущественнее, но многие переходили с очков на линзы. Он стал прослеживать среднее ухудшение зрения постоянных клиентов в год. Действительно, те кто и так плохо видел, видели хуже стремительнее. Сеня вспомнил несколько клиентов, чье зрение наоборот резко улучшилось до практически идеального, но таких было три и они уехали. Еще Сеня сделал неожиданное открытие - за три года, продажи очков в розовой оправе выросли на 34.721 процента. Этот процент Сеня дотошно высчитывал дома в среду вечером, а после того как получил цифру, лег спать в недоумении. Его удивляла и цифра, и факт того, что он потратил два с половиной часа на то, чтобы ее получить. Обычно у Сени не было проблем с тем, чтобы сконцентрироваться на поставленной задаче.
На следующий день, Сеня пришел на работу все с тем же азартом, хотя и невыспавшимся. Как назло, уже в 10:02 в магазин зашел посетитель. Это был парень лет двадцати пяти, странно одетый. На нем были сиреневые босоножки из резины с дырочками, болотного цвета штаны, которые продают туристам в Индии, белая футболка и авоська, которую он носил через плечо. На голове была бежевая кружевная шапочка. Из кружев торчали коротко битые волосы. Издалека могло показаться, что у него лишай.
‘Дуремар,’ — подумал Сеня и вспомнил какую-то дикую статью про лечение глаукомы пиявками в 19 веке.
Дуремар хотел проверить зрение. Это было неудивительно. Удивительно было то, что молодой человек был без очков или линз и по собственному признанию никогда не имел проблем со зрением. После нескольких безуспешных попыток выявить зрительные потребности посетителя, Сеня обратился к своей учтивой прямолинейности - он умел говорить исключительно прямо вещи, которые в чужих устах смущали бы, если не оскорбляли собеседника. После того как Дуремар в очередной раз сказал “Просто проверить,” Сеня спросил “Зачем?”
“Параноит,” — ответил Дуремар.
“Присаживайтесь,” — утешительно сказал Сеня.
“Я боюсь, что не вижу очевидных вещей,” — наконец признался Дуремар. Сеня заподозрил астигматизм, поэтому сразу решил проверить кривизну поверхности роговицы.
“Интересно, да, чего они вдруг,” — сказал Дуремар, устраиваясь за кератометром.
“Кто?” — Сеня сделал три снимка левого глаза.
“Ну эти… Дума, короче…”
“А что?” — Сеня сделал три снимка правого глаза.
“Импичмент.”
“То есть?”
“Сегодня проявили, так сказать, инициативу,” — Дуремар восторженно вскинул голову.
“Подождите…”
“Представляете?”
“Не двигайтесь,” — Сеня поменял настройки, в голове как мантра пролетело ‘сфера, цилиндр, ось’.
“Извините.”
“Кого?”
“Что?”
“Импичмент.”
Дуремар задумался, Сеня успел все отсканировать на обоих глазах и даже распечатать результаты.
“А можно разве кому-то еще?” — поинтересовался Дуремар.
“Наверное нет,” — Сеня смотрел на результаты.
“Тогда точно ему, то есть… Ну… Президенту тогда.”
“Путину?”
Дуремар машинально оглянулся по сторонам и полушепотом сказал: “Ну да.” Результаты говорили об идеальном зрении. Кератометр Сеня калибровал недавно, потому что боялся эффектов тополиного пуха. Дуремар надеялся на более живую реакцию, но Сеня был расстроен тем, что его изначальное предположение оказалось ложным.
“Только непонятно, зачем это,” — Дуремару важно было хоть как-то поразить Сеню.
“Импичмент,” — уточнил Сеня, показывая Дуремару поставить подбородок обратно.
“Ну да… Вот зачем ему это?”
“Сейчас мы будем симулировать, как вы смотрите в бесконечность. На самом деле это не так.”
“Не могли же они без него. Ну он же знает.”
“Это инструментальная миопия.”
“Да?” — воодушевился Дуремар.
“Нет.”
“А,” — расстроился: “Вы про бесконечность.”
“Это не бесконечность.”
Дуремар на некоторое время замолчал, Сеня сделал все, что ему было нужно, но ничего интересного не обнаружил и стал на всякий случай проверять ретиноскопом. К Дуремару тем временем вернулась жажда общения.
“Там же какая-то процедура есть, это же не все так просто. Не могли же они это все держать в тайне? Ну хорошо, ну Зюганов?” — Дуремар с вызовом посмотрел на Сеню. Он просто ожидал хоть какого-то ответа. Сеня этой тонкости не понял, поэтому усмехнулся. Дуремара это удовлетворило: “Вот именно! Но не могли же коммунисты одни? Да даже если бы могли - зачем?” Сеня начинал сердится и в чем-то подозревать Дуремара. Дуремар это заметил: “Вы вообще интересуетесь? Я — нет.”
“Я только голосую.”
“Да и это не спасает.”
Сеня подозревал Дуремара в том, что у него не было никаких зрительных потребностей. Но чтобы не переходить к более сложным тестам сразу, он решил-таки обратиться к таблице Сивцева. Он протянул Дуремару окклюдер: “Закройте левый глаз.” Он закрыл, Сеня включил таблицу: “Читайте нижнюю строчку.”
Дуремар сходу выпалил так, будто готовился к этому всю жизнь: “Иэм шайы энбээм ка-а!” Наступила пауза. С пяти метров нижнюю строчку могут прочитать немногие. Сеня внимательно посмотрел на Дуремара. Тот после прочтения закрыл оба глаза. Сеня поменял последнюю строчку: “Закройте правый, читайте нижнюю строчку.” Дуремар открыл левый глаз и так же уверенно и четко, будто заклинание, произнес все буквы, после чего опять закрыл глаза. Тут Сеню осенило. У Дуремара была странная привычка — он закрывал свои глаза при любой возможности. Открывал он их только если ему надо было что-то сказать или куда-то идти. Слушал он преимущественно с закрытыми глазами, после каждого теста наклонял голову и закрывал глаза. Сеня подумал, что это может быть связано со слухом и очень тихо спросил: “А слышите хорошо?” Еще тише Дуремар ответил: “Исключительно.”
“Вы постоянно закрываете глаза,” — поделился своим наблюдением Сеня. Дуремар закрыл глаза и задумался. Потом резко открыл: “Точно! Только что!” Он очень обрадовался и стал жать Сене руку. Они встали и, продолжая рукопожатие, прошли к кассе. Рукопожатие прекратилось только когда Сене надо было пройти за стойку. Дуремар широко улыбнулся. Сеня нервно усмехнулся и резко восстановил в памяти предмет их разговора, который происходил у него как бы на заднем плане. Сеня явно изменился в лице и это насторожило Дуремара. Сеня пытался дать хоть какую-то оценку этому разговору и, пользуясь свой учтивой прямолинейностью, спросил: “А вы, простите, “за” или “против?”
“Вот этого всего?”
“Да.”
“Против. Вы о чем?”
“Я про войну.”
“Тогда “против”! Но импичмент мне нравится. Только страшно. А солнцезащитные у вас есть?”
Дуремар купил себе очень тонкие квадратные солнцезащитные очки, многократно поблагодарил Сеню и ушел, неосторожно открыв дверь и впустив облако пуха в магазин. Сеня собирал его мокрой тряпкой и вспоминал школьный курс обществознания до прихода Ани. Посетителей практически не было, многие отменяли осмотры и консультации.